Я уже давно понял , что игра на бирже, валюте, курсе, золоте, зерне для “пересічного громадянина” рано или поздно закончится огромными убытками.
Предлагаю вам поучительную историю, которую я почерпнул из рассылки компании “Личный капитал” (внимание – лонг рид!)
О ЛЬВАХ И МЫШАХ НА РЫНКЕ
«Каким образом какао может пойти вниз? Какао дойдет до сорока центов! Это минимум! Шестикратная прибыль на вложенные деньги! Если повезет, какао доберется и до пятидесяти центов, с прибылью в девять раз больше вложения. В 1954 году какао взлетало до семидесяти центов!»
Читая такие фразы, невольно понимаешь, что все в мире повторяется и рынок всегда остается непредсказуемым. Точно также многие говорили о курсе рубля, о цене на нефть, золото и другие товарные активы. И только те, кто не играл на рынке, а спокойно инвестировал в простые прозрачные инструменты фондового рынка, получили хороший рыночный доход. Но не буду дальше выдергивать фразы из текста – получайте удовольствие от чтения. Хорошего вам настроения!
«- Я подыскал для вас кое-что, что за шесть месяцев удесятерит наши деньги, сказал Великий Уинфилд.
Я был весь внимание. Тысяча долларов в январе, которая становится десятью тысячами к июлю, привлечет мое внимание в любых обстоятельствах.
– Какао, – сказал Великий Уинфилд. – Какао больше нет. И мир вот-вот это осознает.
О какао я не знал практически ничего, кроме того что оно продается в красных банках в магазинах «Гристед». Насколько можно было судить, этих красных банок на полках было навалом.
Но Великий Уинфилд уже разогревался вовсю, а голос его приобретал гипнотическую убедительность. Это происходит всегда, когда он делает какое-то открытие, – здесь есть кое-что и от самогипноза. В таком состоянии он демонстрирует безграничный энтузиазм по отношению к новой идее.
– Сынок, – сказал Великий Уинфилд, – когда в мире кончается что-то, что этому миру надобно, то цена такого товара идет вверх. Биржа какао не регулируется. Подъем цены на три цента удваивает твои деньги. Все еще ох как закрутится. И нам на этом празднике надо быть.
Существующая цена на какао зависит от того, сколько какао на рынке. Сбор основного урожая происходит с октября по март. Поэтому каждый год в феврале-марте, когда текущий урожай уже ссыпан в мешки, затевается спекуляция на урожай будущего года. И здесь начинается политическая международная интрига нашей истории.
– Мои источники в Гане сообщают, что дела начинают идти из рук вон, – сказал Великий Уинфилд таким тоном, каким МI6 отправлял агента 007 на новое задание. «Мои источники в Гане». Обычно такой источник – казначей исследуемой компании, но при таком раскладе мой собеседник вдруг предстал международной фигурой с очень длинными руками.
– Спаситель нации, господин Кваме Нкрума, построил себе несколько дворцов. Бюрократы, как предполагается, должны выезжать на места, пересчитывать урожай какао и заполнять бланки, чтобы ганский совет по торговле знал, что ему делать. Но при спасителе нации бюрократы никуда не поедут и никакого какао считать не будут, потому что, если они дадут не те цифры, пятилетний план пойдет наперекосяк и их всех расстреляют. Поэтому они предпочитают выяснить, какие нужны цифры, а уже потом заполняют положенные бланки. Соответственно никто не знает, сколько там этого какао. А мои источники сообщают, что никакого какао в стране нет вообще.
Устоять было невозможно: международная интрига, возможность поиздеваться над социализмом и шанс заработать на приливной волне истории.
– Расскажи, в чем тут игра, – сказал я.
– Ты покупаешь контракт на Нью-йоркской бирже какао, – сказал великий Уинфилд. – Продавец обещает доставить тебе, скажем, в сентябре тридцать тысяч фунтов какао по нынешней цене двадцать три цента. Маржа десять процентов, биржа не регулируется. Один контракт – одна тысяча долларов. Какао растет в цене на три цента – ты удваиваешь свои деньги. Какао идет вверх на шесть центов – твои деньги утраиваются.
– Какао идет вниз на три цента, и я теряю все мои деньги, – сказал я.
– Каким образом какао может пойти вниз? – сказал Великий Уинфилд. – Какао дойдет до сорока центов! Минимум! Шестикратная прибыль на вложенные деньги! Если повезет, какао доберется и до пятидесяти центов, с прибылью в девять раз больше вложения. В 1954 году какао взлетало до семидесяти центов!
Быстро подсчитав исходные цифры, я увидел, что повторение ситуации 1954 года дало бы $15 000 на каждый контракт в $1000. Я ушел и тут же позвонил брокеру, который, насколько мне было известно, о Великом Уинфилде никогда в жизни не слышал, позвонил, просто чтобы иметь еще один канал в своем распоряжении. И вскоре всего за $5000 кто-то обязался поставить мне 150 000 фунтов какао в сентябре.
Сознание того, что ты заделался международным спекулянтом на какао, в голову ударяет сильно. Внезапно я начал встречаться с людьми, которых прежде и знать не знал – с собратьями по международному какао-заговору. Я познакомился с консультантом в твидовом пиджаке, чей бизнес завел его в Западную Африку. Мы выставили друг другу по стопке.
– Я действительно считаю, сказал этот консультант, что наши темнокожие братья вписали липовые цифры. Никакого какао у них нет.
Две недели спустя, когда спаситель нации господин Кваме Нкрума развлекался в Пекине, оппозиция спокойно отобрала у него страну и дворцы – все за исключением $25 миллионов, которые спаситель упрятал за границей. Вечерние газеты вышли с огромными заголовками: «РЕВОЛЮЦИЯ В ГАНЕ». Мой телефон зазвонил. Это был ассистент Великого Уинфилда.
– Великий Уинфилд, – сказал он, – хотел, чтобы вы вошли в игру с какао, потому что вы коммуникабельный человек и знаете нужных людей. Вам надо позвонить кому-нибудь в Западную Африку, чтобы выяснить, кто пришел в власти в Гане и что это может означать в плане какао.
Великий Уинфилд закупился какао на $3 миллиона, а загипнотизировав меня на мои пять контрактов, он заполучил себе еще и разведывательную службу. Но сейчас я и сам жаждал выяснить то же самое – и в полночь я уже звонил корреспонденту CBS, с которым был шапочно знаком. Его голос из Аккры в далекой Гане пропадал, хрипел и булькал. Ситуация неясная, сказал он. Я поинтересовался, принадлежат ли новые хозяева страны к племени, производящему какао. Корреспондент CBS сказал, что этого он не знает, но думает, что кое-кто в новом кабинете из глубинки, а какао производят именно там.
Теперь мне принялись названивать совершенно незнакомые люди, говорившие: «Вы меня не знаете, но все-таки: что слышно из Ганы? Новое правительство за какао или нет?»
Какао поднялось до двадцати пяти процентов. Теперь я смог купить еще два контракта, не вкладывая дополнительных средств.
В то же время на званом обеде для представителей шоколадной промышленности представитель фирмы «Херши» произнес речь, в которой сказал, что какао хватит на всех с избытком. На следующий день ввиду грядущего изобилия цены на какао рухнули (его рынок, как мы уже знаем, не регулируется), и настолько быстро, что торги пришлось остановить. В самой нижней точке представитель «Херши» активно скупал у всех паникеров. Это меня озадачило. Зачем ему скупать сейчас, если позже этого какао будет навалом?
В тот момент я внезапно осознал, что на арене этого цирка находятся несколько львов:«Херши», «Нестле» и «M&M» – а мы все не более, чем мыши, которые пытаются этих львов загнать в сетку. «Херши» достаточно прислониться к рынку, и от мышей останется один мышиный паштет. «Херши», «Нестле» и «M&M» так или иначе должны где-то закупать какао, а между делом они вкладывали миллионы долларов, покупая и продавая контракты на какао и страхуясь от потерь.
Теперь для мышей вырисовывалась такая цель игры: держать какао как можно дальше от львов, чтобы львам пришлось выложить денежки, когда придет время выпускать шоколадные плитки. Но если львы отлавливают мышь, они просто обдирают с нее шкурку, забирают контракты на какао, а потом уже платят за него нормальную текущую цену. Мышиные контракты к тому времени уже лежат на дне львиных карманов.
После речи господина из «Херши» среди мышей началась паника, какао рухнуло до двадцати двух центов, а я гасил изжогу таблетками и отвечал на звонки по поводу своей маржи, которую надо было покрывать. К счастью, какао сразу же снова скакнуло до двадцати четырех центов, и я был спасен. Великий Уинфилд позвонил мне, чтобы успокоить.
– «Херши» и «M&M» пытаются скупить по дешевке контракты на какао, вот они и гонят панику, – сказал он. – Ну а мы паниковать не будем. «Они» знают, что никакого какао нет, потому то и запускают все эти штучки. Крестьяне даже деревья не опрыскивали. Бросают свои плантации. Так что этот урожай уже выглядит плохо. А если и урожай следующего года будет неудачным, то какао поползет к сорока центам, пятидесяти центам, шестидесяти центам. Все эти шоколадные фирмы будут слезно вымаливать какао, потому что окажутся прижатыми к стене.
Какао дошло до двадцати пяти центов, и мне уже стали названивать брокеры, намекая, что какао резко поднимется в цене. Это меня должно было бы насторожить, но увы и ах. Когда снова зазвонил телефон, на другом конце провода был ассистент Великого Уинфилда.
– С прискорбием сообщаю вам, что в Нигерии, стране, производящей какао, отмечена мощная вспышка насилия, – сказал он, и тут трубку взял сам Великий Уинфилд.
– Гражданская война! – произнес он. – Гражданская война! Племя Хауза под корень истребляет племя Ибо! Трагедия! Я не представляю, как им удастся собрать урожай, а ты?
Я тоже не представлял. Конечно, самое поверхностное изучение предмета позволило бы установить, что стычки между Ибо и Хауза происходили на востоке и севере страны, а какао выращивается на западе, населенном людьми Йоруба – но куда там, ведь мы внезапно стали частью всех газетных заголовков! Информация из Нигерии пошла гуще и чаще.
– С прискорбием сообщаю вам, – говорил ассистент Великого Уинфилда, что генерал Иронзи, глава Нигерии, убит. Гражданская война. Какао нет.
Какао поднялось до двадцати семи центов.
– С прискорбием сообщаю вам, – говорил ассистент Великого Уинфилда, что сегодня утром была взорвана главная железнодорожная ветка на побережье. И что бы ни говорили в Лондоне, Великий Уинфилд к этому никакого отношения не имеет. Мы ненавидим насилие. Мы любим правду. А правда заключается в том, что какао нигде нет и «Херши» еще будет умолять продать им товар по шестьдесят центов.
– По семьдесят центов! – закричал Великий Уинфилд из параллельного телефона. – Совсем неплохо заработать пару миллиончиков, когда рынок разваливается на глазах, а?
Вскоре из совсем других источников я узнал, что Великий Уинфилд выспрашивал своих приятелей из фармакологической промышленности на предмет того, можно ли сделать деревьям какую-нибудь инъекцию, чтобы они заболели черной шелухой, страшной для какао болезнью.
– Минуточку, – сказал я. – Ты же говорил мне, что никакого какао нет, что деревья уже пять лет не опрыскивали, что крестьяне бегут с плантаций, что там гражданская война, беспорядки, хаос и что никакого какао нет. И вдруг ни с того ни с сего – какао полно, и нам нужна какая-то чума, чтобы урожая не было, а цена шла вверх!
– Об этом не беспокойся, – сказал Великий Уинфилд. – Урожай будет никудышный. Нам бы сейчас немножко дождей, немножко черной шелухи, и они все у нас в кулаке. Ты когда-нибудь видел деревья какао с тотально почерневшей корой? Страшное, ужасающее зрелище. Я думаю, мы за наше какао и по семьдесят центов возьмем.
До меня доходили и другие слухи. Санитарный врач в Филадельфии приехал на склады, куда прибывает какао, и обнаружил там крыс. Крысы! Он был в шоке. Он тут же опечатал склады. Этот врач был приятелем Великого Уинфилда, купившим пять контрактов и для себя. Два часа спустя на место прибыл санитарный врач от «Херши», распечатал склады, а все крысы таинственным образом куда-то исчезли. Проверить эту историю я не мог. Но у меня накапливались и собственные тревоги. Чтобы черная шелуха начала бушевать, нам нужен был дождь, и не просто дождь, а чтобы хляби небесные разверзлись. Если бы ливневые дожди пролились с небес на Гану, у нас появился бы шанс черной шелухи и цены в шестьдесят центов. Я настолько был этим озабочен, что даже подошел во время одного из званых обедов к дипломату из Ганы.
– Скажите, пожалуйста, сэр, – сказал я, – в вашей стране сейчас дожди идут?
– В августе всегда идут дожди, – сказал он.
– Я знаю, – сказал я, – но это сильные дожди или нет? Ливневые?
Дипломат из Ганы посмотрел на меня, как на чокнутого, и отошел.
Тем временем старые мастера чтения ленты тикера качали головой: какао вело себя неправильно. Оно зависло на двадцати семи центах. Объем торгов был гигантским. Он понемногу дрейфовал вниз, и никто не знал, будет ли вообще хоть сколько-то какао и каким будет урожай. Великий Уинфилд решил, что нам надо послать своего человека в Западную Африку, чтобы он выяснил, идут ли дожди и распространяется ли страшная болезнь черной шелухи, а также то, будет ли там хоть какой-нибудь урожай какао. Для этой цели Великий Уинфилд выбрал Марвина из Бруклина, прогоревшего какао-трейдера. Обычно Марвин покупал несколько контрактов на какао, строил на них пирамиду, делал кучу денег, потом пирамида рушилась, и он прогорал дотла – после чего шлялся вокруг биржи в поисках случайного заработка, который позволил бы ему вернуться в игру. В данный момент Марвин пребывал в фазе прогара, почему и был свободен для нашей миссии. Марвин весит 110 кило, носит очки, и никогда не был нигде дальше Кэтскиллза или Хартфорда. К тому же, насколько я мог судить, он вряд ли был в состоянии отличить дерево какао от куста бузины. Для него какао было бумажками, которыми он торговал на Уолл-стрит. Тем не менее, Марвин стал нашим человеком в Западной Африке. Я отправился с ним в охотничий магазин «Эберкромби энд Фитч». У Великого Уинфилда на кону было на $3 миллиона контрактов, поэтому он решил заплатить Марвину $500 плюс расходы.
Когда Марвин облачился в свой костюм для сафари, у меня возникло смутное чувство, что все мы участвуем не в инвестиционной операции, а в каком-то романе раннего Ивлина Во.
Марвин купил охотничий нож, компас, прибор для охлаждения коктейлей и водонепроницаемый чехол для игральных карт. Потом мы целый час очень серьезно толковали с продавцом насчет ружья «Уэсли Ричард» калибра 0,475. Это была штуковина для охоты на слонов.
– Ты же не едешь охотиться на слонов, ты едешь считать какао, – сказал я.
– Заранее никогда не знаешь, что может понадобиться, – сказал Марвин, тщательно прицеливаясь в лифт «Эберкромби энд Фитч». Стволы раскачивались из стороны в сторону.
Потом мы пошли в аптеку, где Марвин купил таблетки от дизентерии, желтухи, змеиных укусов, лихорадки, аллергии, ядовитого плюща и запора. Заодно он прикупил 100 таблеток метабромата – сильнодействующего успокаивающего средства. Потом мы отправились в аэропорт Кеннеди, и Марвин со всеми своими тюками погрузился на самолет «Пан Америкэн». Он галантно помахал мне рукой и исчез. Первые разведывательные данные мы получили только через двадцать четыре часа.
ДОЖДЬ ИДЕТ ПЕРЕРЫВАМИ
МАРВИН
В ответ нашему человеку на Гане пошла телеграмма:
РАЗДОБУДЬ ПРОГНОЗЫ УРОЖАЯ БАЗИСНОЕ КОЛИЧЕСТВО
ДЕРЕВЬЕВ КАКАЯ ПОГОДА СКОЛЬКО ДЕРЕВЬЕВ БОЛЕЕТ ТАКЖЕ РАСХОДЫ
ФЕРМЕРОВ
УИНФИЛД
Ответная телеграмма гласила:
АНГЛИЧАНИН В ОТЕЛЕ ГОВОРИТ ДЕРЕВЬЕВ СТОЛЬКО ЖЕ КАК И В ПРОШЛОМ ГОДУ ВИРУСНАЯ МУШКА ПОД КОНТРОЛЕМ
– Вирусная мушка? Какая вирусная мушка? – спросил я.
– Жрет деревья какао, – сказал ассистент Великого Уинфилда.
– Черт подери, я ж его не отправлял туда сидеть в отеле! – прорычал Великий Уинфилд. – Напиши ему, чтобы выметался оттуда и шел проверять склады какао и главные плантации, да чтобы выяснил все об урожае. У меня вложено три миллиона, а какао уже съехало до двадцати шести центов!
– Может, он без своего ружья боится выйти, – сказал я.
Какао упало до 25 с половиной центов. Кто-то знал что-то, чего не знали мы, а может, львы снова пугали мышей, поди разберись. Следующая телеграмма мало что прояснила.
АНГЛИЧАНИН ГОВОРИТ В РАЙОНЕ АШАНТИ СЛУЧАИ ЧЕРНОЙ ШЕЛУХИ ВЫЕЗЖАЮ В РАЙОН АШАНТИ ЗАВТРА
МАРВИН
В последующие два дня какао упало на сто пунктов до 24 с половиной центов. Мне позвонили насчет моей маржи и сказали, что два моих контракта они продали для покрытия. Великий Уинфилд хмурился и допытывался, где у черта на рогах может быть этот Марвин. Я представил, как Марвин подходит к какому-нибудь ганцу у склада и говорит: «Эй, бой, а какао у вас тут есть?», на что ганец отвечает: «Ноу, сэр, босс, в эта склада какавы нет». А потом, когда Марвин тяжелой трусцой удаляется, этот ганец, выпускник Лондонской школы экономики, идет обратно на склад, битком набитый какао, надевает свой костюм фирмы «Сэвил Роу », снимает трубку и звонит в соседний склад, произнося слова с чистейшим британским акцентом: «Марвин двинулся в направлении северо-запад».
После этого мы долго ничего от Марвина не получали. Как мы потом узнали, дела там развивались примерно таким образом. Марвин взял напрокат автомобиль с водителем в придачу. Дорогу от дождей сильной развезло, проехать было невозможно, и водитель пошел вперед, чтобы привести какую-нибудь помощь. Водитель не вернулся, и тогда Марвин тоже двинулся вперед пешком.
Довольно скоро он заблудился и очутился в мрачных влажных джунглях. Над его головой роились тучи мух и москитов, а еще выше раздавался издевательский хохот обезьян. Его костюм для сафари насквозь промок, а пиявки длиной в пятнадцать сантиметров облепили его ноги.
Несколько часов спустя, совершенно ошалев от страха, Марвин выполз на открытое пространство, где тут же был окружен толпой скалящихся граждан, наставивших на него свои копья. Эти скалящиеся граждане схватили Марвина и быстренько раздели догола. Марвин принялся истошно орать.
Тем временем на другом полушарии какао слетело еще на сто пунктов, а Великий Уинфилд отбил еще одну телеграмму:
ПОЧЕМУ МОЛЧИШЬ ЛОНДОН СООБЩАЕТ УРОЖАЙ МИНИМУМ УРОВНЯ ПРОШЛОГО ГОДА ТЕЛЕГРАФИРУЙ НЕМЕДЛЕННО
УИНФИЛД
Скалящиеся граждане отложили копья и стали запихивать Марвина в здоровенный чан с маслом, под которым они развели огонь. Марвин ревел, как кастрированный бык, которого вот-вот пустят на бифштексы.
В Нью-Йорке паникующие спекулянты распродавали свое какао, и его цена рухнула до двадцати центов. На бирже какао тут же появились джентльмены из «Херши» и «M&M», которые принялись скупать товар по этой цене. Какао съехало на три цента со своей начальной цены в двадцать три цента, и теперь «M&M» положил себе в карман все мои контракты. До Великого Уинфилда было не дозвониться. «Он погружен в скорбь», – сказал его ассистент.
Тем временем выяснилось, что скалящиеся граждане были настроены вполне дружелюбно. Они знали, что если гость выползает из джунглей, обвешанный пиявками, то боль от укусов лучше всего снимается ванной из растительного масла. Таким образом, они оказали Марвину большую услугу, раздев его догола и окунув в теплое масло. Через несколько минут Марвин, обнаружив, что масло кипеть не собирается, перестал орать. При своих 110 килограммах он был вполне лакомым кусочком, но граждане его есть не стали, а обсушили, накормили и проводили до ближайшего полицейского участка, а потом и до правительственной плантации какао, где его встретил водитель, невозмутимо потребовавший платы за работу.
В Нигерии и Гане произошли революции, вспышки черной шелухи, взрывы на железных дорогах, но, судя по всему, такое происходит каждый год, а урожаи какао, тем не менее, собираются.
И в этот раз урожай тоже был. Не гигантский. Не мизерный. Обычный – средний.
Правда, урожай был все-таки меньше, чем уровень потребления какао в промышленности, поэтому предложение следующего года может и не покрыть спрос.
Я прогорел. Прогорел и ассистент Великого Уинфилда. Сам Великий Уинфилд потерял половину контрактов, но половину все-таки сохранил.
– Если не удается заработать так, значит, заработаем иначе, – сказал он мужественно, после чего отправился играть в «короткую» без покрытия на «КЛМ» и «Солитроне», довольно скоро покрыв все свои убытки на какао.
Марвин тоже вернулся. Теплое масло действительно залечило все укусы, и он готов прямо сейчас отправляться хоть в Гану, хоть в Нигерию – лишь бы кто-нибудь послал. Был бы шанс хоть что-то заработать для того, чтобы снова войти в игру, а костюм для сафари он запакует в одну минуту.
Время от времени я просматриваю котировки какао. В Нигерии раскрутилась настоящая гражданская война. В Гане произошла девальвация валюты. Черная шелуха лютует повсюду. Один плохой урожай – и какао может оказаться на пятидесяти центах. Каждый год в мире расходуется больше какао, чем производится, а цена его остается на том же уровне. Это совершенный абсурд, и поэтому мне остается лишь предположить, что в этой игре львы оказываются далеко впереди мышей. И я знаю, к какому из этих двух видов я отношусь. Теперь, когда в следующий раз кто-нибудь скажет, что на фондовой бирже ничего не происходит, но зато очень интересная ситуация сложилась на товарной бирже, я предпочту поехать на какой-нибудь мышиный пляж, где и буду валяться на солнышке, пока не отгрохочут биржевые грозы»
